День 9 февраля (29 января по старому стилю) 1776 года не обещал никаких примечательных событий в уездном городке Торопец, примостившемся на самом краю Псковской губернии (ныне этот город находится на территории Тверской области). Все так же неохотно занимался серый рассвет; жители с трудом брели по своим делам сквозь толстые сугробы; небо, как и вчера, размеренно сеяло на землю густой снег. Лишь под вечер, когда город окутали унылые ранние сумерки, в доме премьер-майора Ивана Игнатьевича Рикорда раздался крик. Мария Метцель, молодая супруга майора, только что произвела на свет их первенца. Родился будущий адмирал, путешественник, ученый и дипломат Петр Иванович Рикорд. Экзотическая для русского слуха фамилия Рикорд в самом деле средиземноморского происхождения: доподлинно известно, что в 1730-е годы в Ницце жил дед будущего русского адмирала — Игнатий Рикорд. Сын Игнатия Жан-Батист завербовался в австрийскую армии. Вскоре он встретил в Австрии хорошенькую девушку по имени Мария Метцель, с которой, не долго думая, обручился. Затем молодой офицер прознал, что в русской армии жизнь вольготнее, выкрестился в русского Ивана Игнатьевича, и прибыл с молодой женой в расположение Ингерманландского полка. Полк расквартировали в Торопце именно в то время, когда Мария родила своего первенца.
Лишь только Пете минуло десять лет, мальчика решили отдать в Морской кадетский корпус — самое престижное учебное заведение в те времена. Вольные дни сменились муштрой и строжайшей дисциплиной. Воспитанники каждое утро с 7 до 11 зубрили математику и морские науки. После обеда кадет обучали «словесным» наукам, а также рисованию, танцам, фехтованию.
Впрочем, Петру наука пошла впрок — вскоре после выпуска юный офицер в числе лучших учеников был направлен в Англию — там совершенствовать свои познания в морском деле.

25 июля 1807 года первые лучи восходящего солнца провожали в дорогу шлюп «Диана», уходящий из Петербургского порта в кругосветное плавание. Его капитану, Василию Головнину (1776–1831) правительство поручило секретную миссию: под видом исследовательской экспедиции по изучению Камчатки выявить военный потенциал всех стран, в которых окажется «Диана» на пути к месту назначения.
В апреле 1808 года «Диана» встала на якорь в бухте Саймонстаун у мыса Доброй Надежды. В те времена там располагалась одна из многочисленных английских колоний. Коварные англичане пустили русский корабль в свою бухту, и лишь потом объявили морякам, много месяцев оторванным от внешнего мира, что между Россией и Британией началась война. Следовательно, они, русские, в Саймонстауне не гости, а самые настоящие военнопленные.
Моряки с «Дианы» провели на мысе Доброй Надежды почти целый год. Обращались с ними сносно, все это время держали на корабле, но отпускать отказывались категорически. Наконец, капитан Головнин решился на побег. Туманной ночью 28 мая 1809 года в бухте шла напряженная работа: обитатели колонии спешно готовились к надвигавшемуся шторму. Не менее упорно трудились моряки «Дианы» — в то время как остальные намеревались укрыть от шквала за крепкими стенами домов, команда собиралась под покровом ночи и ливня вывести шлюп в открытое море. Бегство тут же заметили, но тюремщики побоялись преследовать беглецов в такой свирепый шторм, а «Диана» благополучно вышла на свободу и взяла курс на Камчатку. И 25 сентября 1809 года до ушей матросов донесся наконец желанный крик: «Камчатка на горизонте!».
Следующие два года прошли в напряженной работе. Головнин, Рикорд и другие офицеры составляли точную карту и описание местности. За это время они исследовали Алеутские и Курильские острова, Татарский берег (Приморье) до реки Уды, мыс Хабарова и Шантарские острова.
В июле 1811 года «Диана» задержалась в одном из своих рейдов, и на борту кончился запас пресной воды. Моряки решили пополнить запас на одном из ближайших островов — им оказался Кунашир, входивший тогда в состав Японии. Ранним утром 11 июля Василий Головнин, взяв с собой нескольких матросов, переводчика, ушел и… не вернулся.

Спустя несколько суток Петр Рикорд узнал, что японцы с Кунашира, увидев перед собой русских моряков, зазвали их в гости, а потом взяли под арест! Причины такого вероломства японцев ему были совсем не понятны. А дело в том, что за несколько лет до «Дианы» здесь побывали воспетые в популярной рок-опере корабли русского флота «Юнона» и «Авось» под командованием графа Николая Петровича Резанова (1764–1807). Император поставил перед Резановым задачу — установить дипломатические отношения с Японией. Но граф потерпел полное фиаско и, придя в ярость, приказал двоим своим подчиненным — Гавриле Ивановичу Давыдову (1784–1809) и Николаю Александровичу Хвостову (1776–1809) — разграбить японские поселения на Сахалине и Южных Курилах. Японцы на русских затаили большую обиду, и стали ждать случая, чтобы отомстить.
Петр Рикорд отправился в Петропавловск — за разрешением действовать и подкреплением. Но никто из камчатских начальников не взял на себя такую ответственность: моряков-то, конечно, жалко, но дело тут дипломатическим конфликтом попахивает, а то и войной. И тогда Рикорд оседлал коня и направился в столицу.
Моряку Рикорду сухопутное путешествие верхом далось очень тяжело. Тем не менее он добрался до Иркутска, где ему отказали в подорожной: шла война с Наполеоном, и Петербургу было не до пленных, томившихся в далекой Японии. И все же ему удалось получить от иркутского гражданского губернатора Николая Ивановича Трескина (1763–1842) официальный документ, передающий Рикорду право вести переговоры с японцами о судьбе русских моряков и подтверждающий их непричастность к рейду Резанова. С ним Рикорд вернулся в Охотск и смог там продолжить работы по исследованию Курильской гряды, а также побывать в районе острова Кунашир, также узнать от местных курильцев, где находятся плененные «диановцы».
В августе 1812 года «Диана» вновь направилась к японским берегам. Но власти Кунашира наотрез отказались слушать русскую делегацию, заявив, что пленники давно мертвы. Стоя на капитанском мостике, Рикорд не мог ни слова вымолвить от горя, и лишь молча смотрел вдаль. Вдруг на горизонте показался корабль: богатое торговое судно возвращалось на Кунашир после очередного плавания. Пристально глядя на него, Петр Иванович с минуту поразмышлял, и, разом приняв решение, приказал остановить судно.

К ним вышел человек, знаком показывая, что готов к переговорам. Перед русскими был Такадая Кахэй (1769-1827) (Рикорд в своих записях называл его Такатая Кахи), владелец крупной торговой компании, и один из самых богатых людей Японии. Человек мудрый и предприимчивый, японец быстро оценил ситуацию, и поведал Рикорду, что пленники живы-здоровы, и находятся на острове Хоккайдо. Рикорд, узнав, кто перед ним, решил забрать Такатая Кахи с собой.
Добровольно-принудительное пребывание Такатая Кахи в Петропавловске-Камчатском продолжалось почти год. Рикорд поселил «пленника» в своем доме. Он сумел объяснить торговцу, что Головнин и его спутники, абсолютно не виноваты в злоключениях японцев, и удерживаются незаконно. Весной следующего года Такатая вновь ступил на родную землю. С собой он вез заверения от дальневосточного русского правительства в том, что Головнин и его спутники ни в чем не виноваты. Надо признать, что Такатая Кахи и Рикорд задумали серьезную авантюру: они решили сыграть на том, что японцы — формалисты и человека судят по тому, какой чин он занимает. Такатая Кахи решился выдать Рикорда за военного губернатора Камчатки, что, собственно, и сделал, когда тот приплыл следом за ним на Кунашир.
1 октября 1813 года Василий Головнин под громкие крики «Ура!» вернулся на корабль, снял свою саблю и попросил Рикорда принять ее в знак благодарности. Перед глазами Петра Ивановича долго еще стоял образ Такатая Кахи, провожавшего друзей на шлюпке. Он кричал по-русски: «Ура, Диана!» и поднимал руки к небу. Возможно, если бы пленников не выпустили, русско-японская война состоялась бы на сотню лет раньше, и исход ее никто не мог бы предугадать. Позже (в 1818 году) вышла книга «Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев».
Воссоединившийся экипаж «Дианы» без особых приключений вернулся в Петербург, где Рикорд провел 3 года. В 1816 году он женился. Его избранницей стала Людмила Ивановна Короставцева (1794–1883). Писательница и поэтесса, очень образованная девушка, которая наверняка воспитывалась для жизни в светских салонах столицы, она стала верной подругой Рикорду и долгие годы делила с ним все тяготы службы. Она готова была направиться за ним хоть на край света, что и продемонстрировала уже через четыре месяца: Петр Иванович получил новое назначение — на Камчатку.
Прибыв на место, новый начальник, прежде всего, объездил все вверенные ему поселения. Картина его взору представилась поистине устрашающая: кругом голод и нищета, люди раздеты-разуты (о повальной безграмотности, ясно, уж и говорить не приходится!). Да к тому же в то время население страдало от эпидемий. Больше всех свирепствовал сифилис: виной тому национальные обычаи камчадалов — если в дом пришел гость, ему дают все самое лучшее — в том числе, и жену.
И вот, вместо того, чтобы облагать население налогами, как этот делал любой губернатор, Петр Иванович был вынужден срочно организовать сеть больниц: его заботам были построены лечебница в Тигиле и больница на Малкинских горячих источниках, а следом и другие медпункты. «Я директор Камчатских больниц и богаделен!», — смеялся Рикорд в ответ на письма друзей, спрашивающих, как ему на новом месте.
До Рикорда население Камчатки питалось одной лишь рыбой. Рецепт блюда крайне прост: все, что поймано рыбаками в сезон, закапывалось в огромную яму. Зимой по мере надобности оно оттуда доставалось и съедалось. Нередко пойманная рыба успевала протухнуть. Новый губернатор на казенные деньги закупал муку и продавал ее камчадалам по себестоимости. А совсем бедным отдавал даром. Многие только во времена Рикорда впервые попробовали хлеб!
Правительство по достоинству оценило труд Рикорда на Камчатке: он получил орден Святой Анны 2-й степени с бриллиантами «за человеколюбивое попечение о благе жителей Камчатского полуострова» и пожизненный пенсион 1400 рублей в год. Ну а потом был «дан приказ ему на запад» — император не захотел, чтобы человек, обладающий столь выдающимися способностями, находился далеко от столицы, и вызвал Рикорда в Петербург. Жители же, о которых он пять лет пекся, словно отец родной, со слезами провожали его в долгий путь: он хоть и чудак, а лучше начальника во всем свете не сыщешь!

В 1828 году между Россией и Турцией разгорелась очередная война за проход в Средиземное море. Рикорда, в ту пору уже контр-адмирала и опытнейшего моряка, немедленно послали организовывать блокаду Дарданелл. До того эта задача считалась невыполнимой в бурное зимнее время, но Петр Иванович справился с ней.
Вернувшись домой, контр-адмирал с неиссякаемой энергией занялся наукой. С 1833 года он был председателем Пароходного комитета, он же первым употребил слово «пароход». Первое паровое судно появилось в России еще в 1815 году, но Морское военное ведомство России не спешило начинать паровое военное кораблестроение в широком масштабе. Друзья добродушно посмеивались над мальчишеским увлечением Рикорда «лодкой с самоваром», однако тот, нимало не обижаясь, утверждал, что именно за ней — будущее русского флота. Как оказалось — был прав.
Меж тем грянул 1853 год. В Европе разразилась самая кровавая за весь XIX век, и не принесшая плодов России Крымская война. Чета Рикордов с тревогой следила за вестями, доносившимися со всех фронтов: кровавая блокада Севастополя, неудачи на Черном море, а тут еще ходят слухи, что корабли союзников идут на Северную столицу. Положение с каждым днем становилось все более серьезным. Апрельским вечером 1854 года император лично назначил Петра Ивановича Рикорда главнокомандующим обороны Крондштадта.
8 апреля матросы перевезли престарелого адмирала на салазках из Ораниенбаума в Кронштадт по дряблому льду к его последнему месту службы. Начались спешные приготовления к встрече неприятеля, а следом за ними — томительное ожидание.
В Кронштадте ждали англо-французскую эскадру под командованием Чарльза Нэпира. Это была грозная флотилия из 67 боевых кораблей, на борту которых было 32 тысячи моряков и французская пехотная дивизия численностью 12 тысяч человек. Союзники собирались захватить и разрушить Кронштадт, а при возможности обстрелять и занять Петербург.
Рикорд выставил на большом кронштадтском рейде первое в истории войн морское минное заграждение. Оно состояло из ударных мин системы Имануэля Нобеля и электрических системы Бориса Якоби. Мины были плавучие на якорях. Заряд их состоял из 10–12 фунтов обычного пороха. Это заграждение было опасно для своих так же, как и для чужих. Поэтому Рикорд запретил идущим с моря судам бросать якоря между фортами, а пароходы стопорили там свои машины, чтобы не задеть случайно мину.
26 (14) июня 1854 года на горизонте показался густой дым неприятельского флота. Направленный для рекогносцировки английский пароход «Бульдог» не успел подойти на расстояние выстрела, как подорвался на мине. Англичане взяли поврежденное судно на буксир и отошли. Началась безрезультатная канонада, в которой снаряды с обеих сторон не долетали до цели. 28 (16 июня) к Рикорду явился император Николай I. Он взошел на стену форта и сам командовал «огонь». Однако неприятель из страха перед минами отошел слишком далеко. Простояв у Кронштадта 5 дней, союзники снялись с якоря и ушли не солоно хлебавши.
Пожилой адмирал, снова удалившийся в отставку, мог теперь спокойно почивать на лаврах, окруженный многочисленным семейством и друзьями. Но последний подвиг, видимо, существенно подорвал его силы: возвратившись в Петербург, Рикорд серьезно простудился. К началу 1855 года его вроде бы выходили, но тут на ослабленный организм напала холера. Врачи лишь руками разводили — мол, возраст, тут уж ничего не поделаешь, и родные с болью наблюдали, как угасает горячо любимый и всеми почитаемый глава семьи. Адмирал Рикорд умер 28 февраля (16 февраля по старому стилю).
День 5 марта стал поистине скорбным для всего Петербурга. «Кого хоронят?» — «Адмирала Рикорда», — звучал ответ, и прохожие молча снимали шапки. На всех перекрестках по дороге от Морского корпуса до Александро-Невской лавры стояли толпы людей — знакомые, друзья и сослуживцы, матросы и чиновники, матери и жены моряков, которым он сохранил жизнь, — провожали в последний путь великого адмирала.