В Санкт-Петербурге прошел круглый стола посвященный изучению русского языка в современной школе.
Уважаемые ученые предсказывают, что очень скоро правильная литературная речь станет уделом верхушки общества.

На сегодняшний день самым знаменитым образчиком социального расслоения языка является Великобритания. Там есть язык аристократии с безупречным произношением, богатым словарным запасом и сложными речевыми конструкциями — отчасти столь же архаичный, как и традиция королевского чаепития. Но есть и богатство просторечных диалектов, народных социолектов (социальных диалектов). Дочери лавочника Маргарет Тэтчер и сыну бывшего циркача Джону Мейджору пришлось приложить немало усилий, чтобы овладеть «оксфордским английским», что дало им дополнительный бонус в карьерном росте.
А что у нас?

А эта надпись находится в одном из южных городов на высоте 16-этажного дома, на доменной печи
У нас в стране тоже были свои социолекты и тоже существовала языковая пропасть между низшим и высшим классами. После октября 1917 года с исчезновением аристократии и дореволюционной интеллигенции она временно зарубцевалась. Но уже вскоре все стало возвращаться на круги своя: те, кто поднимался на социальном лифте, овладевали литературным языком. Правда, в СССР разделение шло не по оси «богатый — бедный», а по принципу «образованный — необразованный».

В 90-е произошла еще одна революция, которая сформировала новую политическую, экономическую и интеллектуальную элиту. Казалось бы, она и должна была стать носителем правильного литературного языка. Но не случилось. «В результате инверсии социолектов, которая произошла в 90-х годах, — объясняет доцент кафедры стилистики русского языка факультета журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова Елена Кара-Мурза, — языком элиты фактически стала ненормативная лексика. Этот „начальственный матерок“ распространен и сейчас. Пока даже речь интеллигенции, которая тоже могла бы стать языковой элитой, далеко не всегда соответствует норме».
Яркий пример — недавний установочный диктант по русскому языку на факультете журналистики МГУ. Первокурсники провалили его с совершенно необъяснимыми ошибками. Среди перлов встречались «поциэнт», «генирал», «через-чюр», «оррестовать». Происходящее готовы были списать на непонятный протест, на стеб, в конце концов. Но история повторилась с зачетным диктантом в конце семестра! Кто-то из студентов предлог «из-под» превратил в «и-спот». А ведь это те самые люди, которые через пять лет понесут наш великий и могучий в массы. Что уж говорить о жаргоне обитателей Рублевки, в котором мат встречается не реже слов «гламурный», «эксклюзивный» и «культовый».

Выходит, что по уровню речи у нас неграмотным большинством являются и те, кому это положено по статусу, и те, кто по идее должен выражаться высоким штилем. И пока это не вписывается в общемировой опыт. Но что будет дальше?
Респект и уважуха
Директор Института лингвистики РГГУ Максим Кронгауз считает, что сейчас в языке одновременно действуют две силы — центробежная и центростремительная: «С одной стороны, происходит его дальнейшее расслоение, в основном по профессиональному признаку. Есть язык менеджеров, программистов, финансистов и так далее». Действительно, менеджеры, прошедшие курс MBA, пугают окружающих полуприличной «ебитдой» (от английского EBITDA), которая по сути своей является показателем прибыли до различных вычетов. Программисты же ругают быдлокодеров (программистов-недоучек), говорят о багах (недоработках) в прогах. «Причем жаргоны становятся все более мелкими, — говорит Максим Кронгауз. — По-разному говорят даже представители таких смежных профессий, как пиарщики и рекламщики. Подчас свой жаргон объединяет сотрудников одной компании. Но при этом все — богатые и бедные, образованные и необразованные — встречаются в чатах, блогах, социальных сетях, то есть вступают в общий диалог, что в свою очередь способствует унификации языка. И эта тенденция гораздо сильнее, чем стремление к расслоению».
Здесь же — в интернет-пространстве — возникает языковая мода. Она была всегда, но до появления Сети для попадания того или иного слова в обиход требовалось больше времени, чем сейчас. Но эта мода так же быстро и проходит. Например, сейчас мы наблюдаем, как теряет свою популярность искаженная орфография (знаменитый «язык подонков» с их «аффтар жжот», «пешы исчо», «превед» и т. д.). Это видно даже на сайтах, которые были родоначальниками тренда. На некоторых из них за чрезмерное количество ошибок модераторы легко могут «забанить» пользователя (запретить ему высказываться на форуме). Таких ревнителей родного языка на просторах Рунета становится все больше.

Однако то, в чем хочется видеть тенденцию к облагораживанию интернет-языка, вполне может оказаться очередной модой, на смену которой придет, например, манера pisat vse latinnitsei, potomu chto zahotelos. Поэтому рассчитывать на то, что языковая элита в реальную жизнь придет из виртуальной, пока тоже не приходится. Значит, она должна возникнуть как-то еще.
Язык мой — друг мой
Одним из способов, способных ускорить появление элиты, а за ним и социальное расслоение любого языка, эксперты называют полный переход на систему платного высшего образования (гуляют такие идеи в головах некоторых наших ученых мужей). По примеру той же Великобритании, где языковая элита ковалась в стенах легендарных Оксфорда и Кембриджа, обучение в которых могут позволить себе только дети богатых родителей. Шанс на бесплатное образование получают лишь молодые люди семи пядей во лбу — их сообщество состоятельных людей готово принять в свои ряды и выдает гранты на учебу.
Пока у нас бесплатного образования все еще больше, чем платного, и оно даже качественнее, представители элиты не считают его по-настоящему… элитным — слишком оно доступно для масс. И, не жалея денег, посылают отпрысков на учебу за границу, в ту же Британию или Швейцарию. Но эти «посланцы», как ни парадоксально, тоже не смогут стать нашей языковой элитой. «У молодых людей будет безукоризненный английский и домашний русский, — уверен Максим Кронгауз, — но говорить о сложных материях, например экономике или политике, по-русски им будет трудно». Получается, что пока ни родословная, ни толщина кошелька, ни даже принадлежность к типичным «интеллигентным» профессиям у нас не гарантируют свободного владения родной речью. Почему же тогда ученые говорят о грядущем расслоении языка по «сословиям»?
Дело в том, считают они, что появление языковой элиты неизбежно — разделение языка на социолекты характерно для любого стабильного общества. «Сложный и богатый язык нужен для того, чтобы выражать сложные мысли и эмоции, — говорит писатель Дмитрий Быков. — Если мысль только одна — как выжить, а эмоций две — страх и ненависть, то для их выражения вполне достаточно ненормативной лексики. Элита же открыта миру, она вынуждена владеть хорошим русским языком, чтобы владеть материалом».
Подобно новым русским, сменившим малиновые пиджаки на элегантные неброские костюмы хороших марок, новая политическая и экономическая верхушка со временем поймет, что правильная речь столь же важна для имиджа серьезного человека, как и дорогие швейцарские часы. И тенденция уже наметилась: говорить на литературном языке вновь становится престижно: уже есть специальные тренинги на фирмах, бизнесмены и политики берут частные уроки у словесников, пытаясь освоить азы риторики. А как только появится подобный социальный заказ на грамотную и образную речь, тут же подтянется и наша не очень поворотливая система образования. Можно даже помечтать о том, как у нас возникнут свои оксфорды, студенты которых будут не просто писать без ошибок, но и свободно выражать мысли, используя все богатство нашего великого и могучего. И только вслед за этим появится поколение, впитавшее литературный язык с молоком матери. Ответить на вопрос — хорошо или плохо, что народ и его интеллектуальная элита говорят на разных языках, — однозначно не получится. Здорово, когда язык во всей своей полноте доступен всем, но если это невозможно, то кто-то должен быть его хранителем и распространителем.