Княгиня шепчет мне на ухо — Я готова!!!
Увы, устал е… ать я чужих жён,
но, тем не менее, е… у их снова!
-Шагманнн! Тгэбьян, Миша! Вы – гений! – смеясь, рукоплещет княгиня Лопухина.
-Благодарю вас, княгиня! – ответил Лермонтов, низко кланяясь и слегка касаясь губами её руки в белой перчатке.
-Миша, а почему вы не публикуете свои оригинальные тексты? Ведь это же выше всяких похвал! И более соответствует реалии жизни. Ведь вы помните, тот бал? –
щёки княгини покрыл лёгкий румянец.
-Княгиня… Я помню всё! – слегка смутившись, ответил Лермонтов, — А сейчас позвольте откланяться! Завтра я покидаю Санкт-Петербург и снова отправляюсь на
Кавказ.
-Пишите письма, мой милый поэт! Я буду ждать вестей от вас! Берегите себя!
-Обещаю, княгиня..
Он вышел через задний двор и, пройдя переулком, вышел на Невский проспект. К дому княгини подъехала карета, из которой вышел князь Лопухин.
“-Рогоносец ху… в”. – Ухмыльнувшись, подумал Лермонтов, издалека увидев князя.
Во всём великолепии буйствовал май! Лучи солнца согревали душу поэта своим теплом. Он шёл по проспекту, и весь был погружён в творческие раздумья.
“Нужно сочинить что-нибудь эпическое! С чего же начать? Какую выбрать тему? Может быть отечественная война? Да, это было бы недурно”.
-Скажи-ка дядя, ты военный? – Вопрос мальчугана шмыгающего носом, прервал его раздумья.
-Чего тебе?
-Дядь, дай копеечку. Есть хочется. – протянув ладонь, обратился к нему мальчик, почти ребёнок.
-Ты голоден?
-Да, дядя. Мамка с папкой померли. Бездомный я.
-На! Держи копейку. На неделю тебе хватит.
-Спасибо дядя.
Мальчуган, вырвав из рук поэта монету, убежал в ближайшую подворотню.
-Так. Стоп! “Скажи-ка дядя”. Хм. В этом что-то есть. Надо подумать.
Лермонтов поправил китель и застыл у крыльца, до боли знакомого ему одноэтажного дома.
“Мне нужно развеяться. Ей богу! Каюсь, но сегодня особый день. Ведь завтра на войну”.
-Здравствуйте, мадам! – поздоровавшись, он вошёл в дом.
-Бон жур, Миша! Как вы, милейший?
-Да, вот мадам! Завтра уезжаю на Кавказ… Хотелось бы…
-Не продолжайте, поручик! – хитро улыбаясь, сказала она, — к сожалению, мадемуазель Жаннет сейчас нет…
-Что с ней? – встревожившись, спросил он.
-Она приболела. Ну, вы понимаете… Издержки ремесла. Но, у меня есть для вас сюрприз! Новенькая! Весьма недурна собой! Она вам понравится.
-Извольте-с! Возьму её.
-Как всегда на ночь?
-Да, пожалуй-с! – ответил Лермонтов и начал рыться в карманах. – Вот, возьмите.
Он протянул ей пять копеек.
-Мадам, сдачи не надо!
-Бог ты мой! Поручик, вы так щедры! Вы наш постоянный клиент, да и у вас сегодня последний день пребывания в Петербурге. Так и быть! Забирайте её на сутки.
Это мой вам подарок! – расплываясь в улыбке, сказала она.
-Покорнейше благодарю-с! – кивнув головой, сказал он.
-Дуняяшааа! – громко крикнула она, — приведи-ка сюда новенькую.
Через минуту, из комнаты вышла девушка. Красотой она явно не блистала, но что-то в ней было, что показалось поэту соблазнительным.
-Неужели, девственница? – вопросительно глянув на хозяйку, спросил он.
-Да, Миша. Девственница. Такое в наше время ещё случается. Она из Тамбовской губернии. Приехала в Петербург искать работу и вот теперь она у нас. Она сиротка.-Бедняжка! – сделав жалостливое лицо, произнёс он, — Ну, пойдёмте со мной, мадемуазель!
Девушка смутилась, и это больше раззадорило поэта.
“Мне сегодня везёт”, — подумал он.
-Пойдёмте, душа моя! – сказал Лермонтов увлекая её за собой.
-Дяденька, вы не будете меня бить? – спросила смущённо девушка, входя в дом поэта.
-Увольте, душа моя! Я не тиран и в моих побуждениях к вам не присутствует ничего дурного! Отнюдь! Я весьма лоялен к женскому полу и в отношениях с ними у
меня преобладают интимные нотки.
-ЧуднО вы говорите, барин. – Хихикнув, произнесла девушка, — я ведь выросла в деревне. Из крестьян мы. Тятя, бывало, выпьет и бьёт нас с мамкой. А когда
мамка померла, я убежала от житья такого.
-А как деревня называется? Хотя, впрочем…
-Деревня Злыдни.
-Понятно. Ну, что ж! Располагайся, а я сейчас. – с этими словами, он вышел из комнаты и через минуту появился, держа в руке бутылку шампанского.
-Ой, дяденька, а я не пью.
-Душа моя… Это не тебе. – Сказал он и лихо откупорив бутылку, жадно прильнул к горлышку.
Дефлорация прошла обыденно и даже, как показалось поэту, скучно. Через минуту всё было кончено.
-Барин, кровать кровью испачкалась…
-Да наплевать.
Она прильнула к его груди.
-Дяденька, а чем вы занимаетесь? Вы кажется военный? – спросила она, глядя на мундир, валяющийся на полу.
-Да, я гусар.
-Вы воевали?
-Да, завтра вновь на войну.
-Бедненький… – она крепче прижалась к нему.
-Иногда, я сочиняю стихи. Хотя… Зачем тебе это знать.
-Нет, дяденька. Мне интересно. Расскажите.
-Что? Стихи? Ну, что ж, изволь…
Белеет парус одинокий,
В тумане моря голубом.
А я на берегу стою, убогий,
но дело в принципе не в том.
А в том, что мир-говно и слякоть.
И в блядстве тонут корабли.
А я лишь лодочкой останусь,
под парусом своей судьбы…
-Красиво-то как, барин! Море, лодки, корабли…
-Это аллегория, душа моя. Но это для себя. В печатном варианте, это немного по-другому…
-И всё-таки чуднО вы говорите.
-Что есть, то есть… Это всё так — стишки… Я же поэму хочу сочинить! Чтобы на века! Понимаешь?
-О чём?
-Думаю, о войне. Картина должна выглядеть в виде повествования. Как бы человек прошедший через войну, излагает все эти события. Я так вижу это. Понимаешь?
-…
-С чего же мне начать? Хм…
-Дядечка…
-Да что ты всё заладила — дядечка, дядечка. Так, стоп! Постой-ка! А это мысль! В этом что-то есть! Дядя! Образ старого, прошедшего войну солдата. Так, так. Погоди-ка. А это неплохо! Скажи-ка, мол, дядя? Вроде неплохо. Расскажи, дядя… Нет, это не то. Скажи-ка дядя? Так лучше!
Лермонтов вскочил с кровати и сев за стол, взял перо и стал что-то быстро записывать на лист бумаги.
Через два часа девушка проснулась от крика.
-Ёб… ный в рот! Что за х… йня? Не получается! Рассказчик есть! Сюжет про войну, понятно. Но где всё это? Картину не вижу, не вижу!
Лермонтов, оставаясь голышом, быстро ходил по комнате из угла в угол, и заламывая руки громко ругался.
-Да что же за ху… ня такая? Не идёт! Мысль ушла! Бляяяядь! –он продолжал ходить по комнате и его х… й, мотаясь из стороны в сторону, привлёк внимание девушки.
-Успокойтесь, барин! Идите ко мне… – сказала она, густо покраснев и не отрывая взгляда от х… я поэта.
-Замолчи, замолчи! Не до тебя сейчас. Не вижу картину, не вижу! Так, сначала:
Скажи-ка дядя, ведь недаром, Москва спалённая пожаром, французу отдана. Ведь были ж схватки боевые, да говорят ещё какие! Недаром помнит вся Россия… Что она помнит? Да что она может помнить? Бля, ну что дальше-то? Картину не вижу! Блядь!
Лермонтов ушёл в другую комнату. Через минуту, он вышел, держа в руке бутылку шампанского. Лихо откупорив пробку с бутылки, жадно прильнул к горлышку.
Немного успокоившись, садится на край кровати и смотрит на девушку.
-Тебя хоть как зовут-то, душа моя?
-Ксения.
-Ксюша. Не идёт поэма. Не идёт… Ну, да ладно. К чёрту всё! К чёрту!!! – сказав это, он бросается на неё и впивается зубами в сосок левой груди девушки.
-О, боже! Милый…
-Ксюша…
Следующее утро было так же солнечным. Май в этом году был прекрасен! Щебетали птицы. Благоухала сирень. Окраина Петербурга утопала в майском аромате.
-Миша, ты проводишь меня?
-Ксюша! Прости, не могу… Мне нужно быть в полку. Я сегодня отбываю на Кавказ…
-Да, я помню. Милый… Я буду скучать…
-Я напишу тебе с войны. Адрес я знаю, а как твоя фамилия?
-Бородина. Ксения Бородина.
Лермонтов побледнел, и глаза его заблестели.
-Боже мой! Вот оно! Ты не представляешь! Ты – гений, Ксюша!
Он обнял её и вознёс глаза к небу.
“Спасибо, Господи! Ты помог мне!”
-Миша, что с тобой?
-Ксюша! Картина — вот она! – Он достал из кармана скомканный листок бумаги и начал зачитывать, — Скажи-ка дядя, ведь недаром…Так, пропущу. А! Вот! Ведь были ж схватки боевые, да говорят ещё какие, недаром помнит вся Россия про день Бородина!!! Вот оно! Великолепно! Я тебя обожаю, душа моя!..
Он крепко обнял её.
-Всё-таки чудной вы, барин!
Вечером того же дня, несколько офицеров гусарского полка выезжали из Петербурга на карете.
-Господа! Я начал писать поэму! Про отечественную войну двенадцатого года! По-моему, получается великолепно! – сказал Лермонтов, обращаясь к друзьям и сияя от счастья.
-Так прочитайте нам! – в один голос попросили они его.
-Пока не готово! Потерпите, друзья! Лучше я вам прочитаю, что я сочинил сегодня утром, выпивая кофе в обществе милейшей простушки…
-Экий вы баламут, поручик.
-Да перестаньте, майор! Лучше послушайте…
Прощай немытая Россия!
Страна уродов и глупцов.
И вы дворяне голубые,
И ты-еб… ческий народ!
Быть может там, в горах Кавказа,
Забуду пьянок шум и гам.
И блядки позабуду разом,
Уж не угодник я для дам.
Все хором засмеялись, кроме одного.
-Рад, что вам улучшил настроение, господа! – Сказал Лермонтов, кивая, — Майор, а что вы даже не улыбнулись? Неужели не понравилось?
-Понравилось поручик. Понравилось… Да, просто какое-то предчувствие у меня не хорошее на душе… – накручивая свой ус на палец, ответил майор Мартынов.
***
Через несколько месяцев, в разных частях Петербурга, плакали две женщины: княгиня Лопухина и Ксюша. В руках у них были запоздалые письма, от уже убиенного на дуэли поэта:
“Здравствуйте, душа моя! Сказать что скучаю, значит, ничего не сказать… Скоро в бой, поэтому буду краток. Я умираю от тоски и жду с нетерпением того дня,
когда наконец, увижу вас! Я люблю вас, дорогая моя…